|
|
|
|
|
|
|
|
28.08.2018
Риголетто — Борис Стаценко (Германия). Фестиваль «Два мастера — два мира» к 200-летию со дня рождения Дж. Верди и Р. Вагнера 25.10.2013. Фото — Д. Кочетков
Постановка Ральфа Лянгбаки в оформлении Леннарта Мёрка – редкий образец аккуратного отношения к сюжетной канве оригинала, но не к самому оригиналу.
Впрочем, про купюры говорить не будем: они, в отличие от одного лишнего антракта, мало кого нервируют сегодня.
А если говорить об оригинале, а не о его воплощении, то контурно нужно отметить несколько эпизодов, подробный разговор о которых мог бы вылиться в несколько фундаментальных исследований.
1. «Риголетто» – единственная опера, из которой не выкинуть ни единой музыкальной фразы. И не потому, что они не мешают, а потому что каждая из них – драгоценность. В самом деле, «Риголетто» – единственная, на мой испорченный вкус, опера, которая слушается на одном дыхании без излишних длиннот и без семантических пустот. Вот абсолютный шедевр и всё тут.
2. «Риголетто» – опера, ребром ставящая вопрос о морально-этическом релятивизме, и шире – о религиозном служении двум господам. И дело здесь не только в том, что наши служебные обязанности влияют на нашу личную жизнь намного серьезнее, чем нам порой кажется, а в том, что нельзя «зарабатывать» плохо, а «тратить» хорошо. Можно только наоборот: хорошо зарабатывать, но плохо тратить. Зло порождает зло, и в этом для самого композитора было ядерное зерно оперы, которая имела рабочее название «Проклятие».
3. Основной драмузел «Риголетто» затрагивает тему нарушения одного из четырех законов Вселенной, а именно – закона о незацикливании , прекрасно сформулированного в легендарной записке И. В. Сталина, прости Господи, Н. С. Хрущеву (вообще без комментариев): «Остановись, дурак!» Мы всегда теряем то, что боимся потерять, и фанатичное служение чему-либо, как и фанатичная зависимость от страха чего-либо, – лишь повод сказать себе самому: «Остановись, дурак!». Почему? И тут важно отметить четвертый пункт нашей программы:
4. Главный урок «Риголетто» в том, что любое вмешательство в дела Господа – наказываются. Пусть не мгновенно, то неизбежно.
Можно прекрасно всё исполнять по нотам (чем в этот вечер, кроме хора, порадовали только Анджей Белецкий и Алексей Тихомиров), можно красочные костюмы делать и рисовать декорации с козьей мордой, опечаленной рогами, на заднем заднике, можно даже публику гонять на антракты туда-сюда, потому что фантазии постановщикам на грамотную организацию сценического пространства на пороге XX века, видите ли, не хватило… Можно. И даже извинительно.
Но если ты не понимаешь глубинной природы послания, оставленного композитором в его произведении, лучше даже не пыжиться со своей интерпретацией во всё зеркало сцены. Выходит, может быть, и не очень смешно, но как-то бестолково. К слову, замечу, что, может быть, я глупость везде только потому и замечаю, что сам дурак, но отсутствие ума в самой постановке этот печальный факт моей биографии никак не отменяет. Стало быть и разговор – на равных, а не свысока (это для того, кто подумал, что я сам себя умнее всех считаю: нет, не считаю). Так вот.
По сути ведь опера «Риголетто» о том, что если ты дрянь на работе, то с чего бы ты вдруг оказался приличным человеком дома? Обратно – да! Дрянь дома, но гений на работе! Но никак не наоборот (это к вопросу о роли профориентации в нашей жизни!). Для Верди же это биполярное расстройство было, судя по всему, экзистенциальной проблемой, которая и привела композитора к пятнадцатилетнему кризису.
Нежелание мириться со своим избранничеством по той цене, которую выставило Небо, вылилось в массу богоборческих мотивов начиная с «Набукко» и заканчивая финальным безумием Виолетты, бросающей упрёк Богу (Ah! gran Dio! Morir sì giovine). Эта попытка разодрать, развести по разным контекстам полярные ролевые модели и предпринимается в «Риголетто», главного героя которого Верди изо всех сил хотел сделать менее омерзительным, чем в первоисточнике Виктора Гюго.
С одной стороны, мы знаем, что недостатки всегда суть продолжение достоинств, и с этой точки зрения попытка оправдания тех или иных «закидонов» их обусловленностью контекстами («с волками жить – по волчьи выть») именно в «Риголетто» засчитывается на все сто, ибо гуманизм этого оправдания – гимн человеческой самодостаточности.
Тут всё прекрасно, кроме одного: нет у человечества никакой самодостаточности. И многочисленные упоминания потусторонних сил в операх Верди, активно участвовавшего в создании всех либретто для своих опер, – ярчайшее тому подтверждение. И лейтмотив «силы судьбы» – оттуда же. И про ангелов в творчестве Верди я уже писал. Но в связи с главной героиней «Риголетто» эта тема приобретает совершенно космический оборот!
Ведь Джильда – не дочь никакая шуту гороховому: она – ангел, посланный во спасение риголеттиной души (эта же тема является ключевой и в «Травиате», но там ситуация вообще кошмарная: сын излечивает душу куртизанки любовью, а потом за этой душой приходит уже и сам Отец!). Вспомним, как Джильда умоляет папу, заливаясь слезами и колоратурами, не убивать из мести и получить прощение, приняв неизбежное! И что папа? Папа у нас конченый придурок (ну, а другой бы и не согласился на ту роль, которую Риголетто играл при дворе Герцога), и вот почему.
Опустим эзотерическую подоплеку очевидного и проанализируем социальную проблему конфликта. Риголетто захотел компенсировать мерзопакостность своей профессиональной кармы и в личных целях выписывает себе из монастыря девочку-сиротку (я призываю всех, кто искренне считает, кто Джильда – единокровная дочь Риголетто, обратиться к здравому смыслу). Скучно ему стало? Стыдно? Или что? В монахи-то почему не пошел, если другой работы не подвернулось?
Ответ на эти вопросы я дам в другой раз, так как сейчас речь не о том. Так вот как, скажите, можно живого человека, если он сам не врач и не психотерапевт, ИСПОЛЬЗОВАТЬ для решения своих психиатрических проблем?! О раздвоении своей личности Риголетто говорит сам в своем монологе.
Заметим, что Риголетто здесь не поёт. Впрочем, не поёт он не только здесь: вся партия – сплошное экспрессивное мелодекламирование по сравнению с другими ролями. Но – по сравнению со всеми ли ролями? А кто у нас еще «не поёт» тут так же, как Риголетто? Кто является художественным (и по форме, и по сути) двойником титульного персонажа? Конечно, Спарафучилле! И даже то, что в услышанном мной спектакле (а я не видел «Риголетто» в «Новой опере» уже лет десять!) абсолютно гармонично, точно и тонко прозвучали именно эти две партии – Риголетто и Спарафучилле, – было именно то, что нужно!
Сказать, что мне всего лишь симпатичны голос и сценическая манера Алексея Тихомирова, было бы лукавством: я искренне обожаю этого певца, и писать тут уж больше нечего: дебютное выступление Алексея в партии Спарафучилле, на мой вкус, оказалось эталонной интерпретацией этого образа. Круче делал только Фурланетто. Так вот именно в этой окантовке (вы только представьте «компактного» Анджея Белецкого, который даже горбуна может сыграть при отсутствии самого горба, на фоне здоровенного Алексея Тихомирова!) роль Риголетто во всей этой истории просматривается со всей беспощадной жесткостью, и даже неважно, кто и как фиоритурит колоратуры.
Галина Королева прекрасно исполнила партию Джильды, а некоторые помарочки в интонировании могли расстроить только того, кто не любит ни саму Королеву, ни ее волшебный тембр. Но суть в другом. Певица сыграла и спела девушку, которая рвётся к жизни (Диана Дамрау в известной дрезденской постановке Н. Ленхофа спела то же самое), но, как видим, суть этого образа немного в другом. А впрочем…
Ну, допустим, Риголетто (тот еще козёл) выписал девушку из одной тюрьмы в другую для отпущения себе грехов, поместив Джильду из общей палаты в одиночную камеру. Слушайте, да это психофагия форменная! Он на что рассчитывал, что в миру девушке будет проще сохранить девственность, чем в монастыре? С головой у дедушки как вообще? К тому же Риголетто слишком хочет сохранить чистоту своей дочери, тогда как сама дочь к этому не стремится.
Иными словами, даже субреточность в интерпретации образа Джильды никак не умаляет фундаментальной идеи оперы – развенчание риголеттиной непокорности судьбе и природе. Давайте начистоту совсем: вот стала Джильда женщиной, а кем должна была стать, по замыслу «папы», у которого возможности найти своей «дочери» достойную партию ноль целых ноль десятых? Мужчиной что ли? Ну, вот она и становится: трупом в мужском костюме. Не будем забывать, что если мы отказываемся от помощи посланных нам ангелов, ангелам есть еще чем заняться: они найдут себе работу в помощи другим. Что Джильда и делает, спасая Герцога.
Кстати, о Герцоге. Да, персонаж ренессансный, лабутеново-либертеновый, дон-жуановый, пустой и скучный, короче. Одним словом, тренажер. Песенка у него красивая? Ну, да: всё пустое должно быть красивым, чтобы от пустоты отвлекать. Красивой сути красивая обшивка-то не очень нужна, это вам любой толковый модельер подтвердит: человек хорошо одет тогда, когда ты после встречи с ним запоминаешь его лицо, а не его костюм. Скажете, одно другому не мешает? Да мешает. Чем пестрее и наряднее храм, тем тяжелее в нем думать о Боге и молить об отпущении грехов. Почему? Да потому, что красота же ведь кругом такая, что ни на чем, кроме мастерства мастерОв, и не сосредоточишься.
Ну, и о главном: за что же наказан Риголетто? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно понять, почему Риголетто решает мстить Герцогу? Да потому что не верит, что «Бог накажет». Иными словами, Риголетто теряет дочь за Неверие. Вот и всё.
Да и клиническая картина психопатического расстройства Риголетто, отказывающегося понимать знаки, посылаемые ему свыше, уже даже значения серьезного не имеет (чего только стоит «неожиданное» появление Спарафучилле сразу после проклятия Монтероне!). Главным назиданием для Риголетто должны были бы стать слова Джильды:
«Простите, отец, и Вас Бог простит».
Но Риголетто так ослеплен битвой за прошлое, что не слышит этих ангельских слов. А ведь сказано в Писании: «Мне оставьте мстить за вас! Не лезьте в битву за прошлое: не человечьего ума это дело! Не по силам вам это даже осмыслить, не то что исполнить!»
Часто ли мы, дурачьё, слышим эти слова Господа? Мне думается, что Верди тоже их не слышал, но, будучи «избранным», смог воплотить не своё художническое неразумение, но замысел Божий. Верди смог подвести свою глупость под общий знаменатель и оставить нам одно из важнейший откровений о том, в чем еще многие поколения людей будут пытаться разобраться, о чем будут спорить до гематом и катаракт, – откровение о том, что делиться нужно только тем, что пережил сам, а не тем, что за тебя пережил кто-то другой…
Ведь люди редко делятся своими мыслями не потому, что стесняются, а потому что редко их имеют. А часто и охотно делятся только надёрганным. Оригинальная мысль – такая же редкость, как оригинальная мелодия, но сомнительность интеллектуальной собственности как феномена, конечно, не в том, что умение синтезировать – лишь фундамент любого творческого процесса.
Проблема в том, что творческий процесс нам самим не подконтролен. Мне до слёз жалко художников, искренне уверенных в том, что ОНИ САМИ что-то создают: ведь стоит задать художнику вопрос, КАК у него это получилось, и он растеряется. Если, конечно, не придумает себе чего-нибудь и не выдаст свою человеческую беспомощность за мастерство демиурга. Но это – к слову. К слову о том, что подлинное служение невозможно без понимания того, кому служишь и зачем. Кому служит художник? Зачем? С теми, кто забыл правильный ответ на эти вопросы, и поговорить-то не о чем, какие бы талантливые вещи они ни создавали…
Александр Курмачев