|
|
|
|
|
|
|
|
23.08.2018
В ночь на 2 апреля от сердечного приступа умер драматург Михаил Угаров. Ему было 62 года.
Угаров — основатель «Театра.doc», автор пьес «Смерть Ильи Ильича» (спектакль «Облом off»), «Голуби», «Зелёные щёки апреля», «Газета "Русский инвалидъ" за 18 июля», режиссёр фильма «Братья Ч», сооснователь театрального движения «Новая драма» и фестиваля молодой драматургии «Любимовка», создатель театральных курсов «Антишкола».
В конце марта «Секрет» попросил взять интервью у Угарова слушателя «Антишколы», журналиста Ивана Ждакаева.
Выражаем глубокие соболезнования родным и близким Михаила Юрьевича.
— Сразу после выборов президента вы написали в Facebook: «Ждём 5 марта». Очевидная отсылка ко дню смерти Сталина...
— Ну пора уже. Потому что ничего, кроме войны, нам человек не может ни дать, ни пообещать. И ещё пытки, которые меня просто доводят до припадка. Проваливаемся в Средневековье. Интересно сейчас, что из тюрьмы, где дыба и пытки, можно позвонить по мобильному домой. Вот всё, чего достиг хвалёный прогресс. Я впадал в шок, когда мне из тюрьмы звонил [журналист «Новой газеты»] Али Феруз (читайте о его истории здесь . — Прим. «Секрета»), потому что я знал, что с ним там делают. Вот поэтому 5 марта необходимо. Я считаю, что это будет всенародный праздник — похороны зимы.
— Дело Серебренникова: вы понимаете, что происходит?
— Искренне говоря, до сих пор не понимаю. Ещё могу понять какие-то претензии к директорам: Итину (Юрий Итин — бывший генеральный директор «Седьмой студии». — Прим. «Секрета»), Малобродскому (Алексей Малобродский — бывший генеральный директор «Гоголь-центра». — Прим. «Секрета»). Но не к Кириллу Серебренникову.
Какие могут быть обвинения, если у человека нет права финансовой подписи? Что он может украсть? Только ночью пробраться в кассу, вскрыть её и утащить деньги. Это единственный вариант. Я вот тоже художественный руководитель, и у меня тоже нет права финансовой подписи, и я тоже ничего не могу. Даже если речь о финансировании моего собственного спектакля — ничего.
Поэтому, наверно, дело Серебренникова так долго тянется — не могут сформулировать обвинение. Но и отступать эти люди не любят.
— Сейчас все затихли. Ведь ходили разговоры о всеобщей театральной забастовке…
— «Театр.doc» может устроить забастовку. А кто ещё? Любой государственный театр — понятно, как он устроен. Забастовка — это значит, что сотня людей окажется на улице. Их семьи будут страдать. Манифестации могут быть. Но храбрых немного, и их становится всё меньше и меньше. Люди вынуждены вести себя как трусы, потому что это обеспечивает их жизнь, деятельность.
— «Театру.doc» 16 лет. У вас были разные периоды в отношениях с властью. Когда-то на ваши спектакли ходили чиновники московской мэрии. Благодаря их поддержке вы получили аренду по льготной ставке. В каких-то государственных программах вы участвовали. Сейчас всё свёрнуто? Почему?
— Да. Когда-то к нам приходила даже заместительница мэра Лужкова. Была такая дама по фамилии Швецова , она заведовала социальной сферой. Приехала в театр с охранниками. Они зашли и говорят ей: «Обратно идём, не ходите сюда». Она: «Нет-нет, мне очень любопытно». Охранники её всё же пустили — только шубку в машину отнесли.
Ей очень понравился наш спектакль «Доктор», и она спросила, чем можно нам помочь. Мы сказали, что ничего не надо, единственное — помогли бы нам сделать аренду не по коммерческой цене, а по цене города, от Москомимущества. Она в три раза меньше, чем цена частных арендодателей.
Швецова помогла. Некоторое время мы так и жили, а потом у нас был скандальный спектакль, очень неожиданный для них для всех — про смерть Магнитского. Таких спектаклей в России никто не делал тогда. Тогда произошло расхождение.
К нам потянулись правозащитники, протестная публика. После каждого спектакля шёл бой. Никто не расходился, люди разговаривали, обсуждали. Причём мы сами не предлагали дискутировать — зрители сами начали.
— Вы стали политической площадкой — и за это вас в итоге выселили . Так?
— Конечно. Очень много было в зале мутных личностей, по которым было понятно, что это дяденьки из прокуратуры. Хоть они и были в штатском, но оно сидело на них как на корове седло. Тут же и все наши программы были свёрнуты.
— Какие?
— Однажды Дмитрий Медведев, ещё будучи президентом, собрал совещание деятелей культуры. Все начали жадно клянчить деньги. Выступила Лена Гремина (директор «Театра.doc». — Прим. «Секрета»), которая сказала: «Нам ничего не надо, мы сами хотим помочь». И предложила социальную программу «Театр + общество» для работы с инвалидами. Медведев поручил сделать эту программу.
Как только у нас начались неприятности, программу прикрыли. Причём Лена этого добилась не только для нас, но и для других независимых театров. Например, в Комсомольске-на-Амуре есть хороший независимый театр «КнАМ», маленький такой театрик. Всем всё прикрыли.
— С тех пор никакой господдержки, никаких грантов?
— Да вы что! Первое время мы ещё подавались на государственные гранты, но потом поняли, что попали в чёрный список. Если мы будем брать зарубежные гранты, станем иностранными агентами. А там один шаг до «нежелательной организации». Российские же частные гранты — большая редкость. Фонд Прохорова или «Открытая Россия» не могут без конца всех поддерживать. Решили так жить.
Зарабатываем на аренду помещения. Нам помогает очень «Антишкола» — театральная школа, в которой преподают наши артисты и режиссёры. После оплаты аренды остаются ещё маленькие деньги кому-то на зарплаты: уборщице, техникам. Актёры могут и за идею работать — они в другом месте заработают. А техник в другом месте не заработает.
— Когда вас выселяли, вы накраудфандили больше 800 000 рублей. Не думали делать так регулярно?
— Нет. Мы решили, что это если уж совсем беда. Подождите ещё. Придётся. Может быть, и собирать, и просить, если что случится. Пока сами зарабатываем.
— Сколько вы вообще тратите?
— Аренда у нас сейчас — около 300 000 рублей в месяц. Государственному театру аренду покрывает министерство культуры, а мы должны сами заработать и отдать. Актёры получают фиксированный процент со спектакля. Я как режиссёр должен получать постановочные за спектакль — но я их не требую, потому что денег мало. Всё, что собрали на билетах, делится равным образом. В среднем за аншлаговый спектакль актёр получает около 5000 рублей.
— Но другим режиссёрам вы ведь платите?
— Нет, я заранее предупреждаю молодых режиссёров, что гонораров не будет. Если молодому режиссёру хочется поставить у нас интересную для него пьесу, он в лепёшку для этого расшибётся. А если он денег хочет, пойдёт в другое место.
— В индустрии нет предубеждения против ваших артистов и режиссёров, учитывая вашу оппозиционную славу?
— Ну, у «Первого канала», у второго канала есть же стоп-листы. А в кино группа собирается на один раз. Им плевать, кто откуда. Главное, чтобы человек был профессионалом. Поэтому работа у нас вполне может конвертироваться в другие проекты, которые принесут деньги.
— Сколько человек составляют актёрский костяк театра?
— Трудно сказать, это очень текучее состояние. Когда-то мы считали, что труппа — около 100 человек. Но это не люди в штате.
— По сути, у вас проектный театр. Такому театру нужны свои звёзды? Или зрители идут к вам на горячие темы?
— Звёздная система — это вообще фигня. Если театр — разлагающийся труп, тогда на нём появляются очень крупные пятна. Когда зритель идёт на актёра — это низшая ступень. А высшая — когда идут на пьесу. В музыке, наоборот, что интересно: идут не на Бетховена, а на конкретного исполнителя.
— Небогатый театр, с небольшой аудиторией, практически без денег. Ещё и государство периодически вмешивается в его жизнь. Как вы держитесь уже 16 лет?
— Мы когда-то неосознанно, интуитивно выбрали правильную политику и определили свою нишу на театральной карте Москвы. Она была пуста, и до сих пор у нас нет конкурентов. У нас документальный театр, социально-политический театр плюс театр современной пьесы.
Было много независимых театров, которые пытались играть классические пьесы, — Гольдони или Чехова. Но есть государственные театры, где гораздо лучше можно посмотреть и Гольдони, и Чехова. Чехова, извините, сейчас хоть жопой ешь. Актёрам и режиссёрам в таких театрах не хватает идеи. А у нас не платят денег, но зато интересно.
Выживать, конечно, трудно. По сути, мы сейчас единственный независимый театр. Но это и в других сферах так — независимые организации уничтожаются.
— Ваша идея — это политический или социальный накал?
— Тут что-то другое. У нас очень разные люди в театре, с диаметрально противоположными политическими позициями. Как-то вышло, что театр стал саморазвивающейся, самонастраивающейся системой. Театр делает не Угаров. Я веду себя предельно нагло как худрук — люди всё делают сами. Это то, во что не верит Путин: самонастраивающаяся система.
Как это получилось — не знаю, не отрефлексировал. Но, на мой взгляд, это идеально. Мои знакомые худруки — они же по-настоящему работают. Приходят в кабинет к 10 утра, сидят, звонят, руководят, пишут письма, проводят совещания и уходят, волоча ноги, часов в 11 домой. А я вообще ничего не делаю. И в данном случае выиграл я, а не они. Хотя они молодцы. Так работать — я б озверел.
— Вы сняли фильм «Братья Ч» . На государственные деньги. У вас была идея нового фильма. Сейчас возможно получить на него государственные деньги?
— Надо сказать, что этот проект тогда прошёл первым номером в конкурсе на государственное финансирование. Мединский его поддержал. Денег дали мало, но это было справедливо. Я был дебютантом, а дебютанту дают половину суммы — попробуй, а дальше посмотрим. Мы управились, хотя некоторых актёров мне пришлось уговаривать. Гонорар маленький, но поскольку я со всеми работал до этого, люди соглашались.
Сейчас получить деньги на новый фильм невозможно. Мединский уже хорошо знает мою фамилию. Члены экспертного совета — тоже. Даже если неполитическое кино снимать — всё равно не пройдёт. Студия, с которой я сотрудничаю, даже заявок не подаёт. Просто ждём — всё время обещают смену министра.
— «Антишколу» вы открыли в прошлом году. Свои театральные курсы есть у «Гоголь-центра» и Центра им. Вс. Мейерхольда. Такое ощущение, что это очень востребовано. Почему все ломанулись становиться актёрами?
— Никто из учеников «Антишколы» не рассчитывает сменить профессию на актёрскую. Другое дело — поиграть в спектакле. Это притом, что у людей резко уменьшилось количество денег. Но социальные лифты не работают — и люди ищут какое-то приложение своим силам.
— Теперь каждый, кто сидит за рулём, может стать таксистом, а раньше это была особая профессия. В театре такого не может произойти, чтобы все желающие получили возможность выходить на сцену?
— Театр может быть очень разным. В классическом театре нужны профессионалы. За один год невозможно обучить человека — как невозможно в 25 лет встать к станку и стать балериной. Но есть и другой театр. Например, сейчас Дмитрий Данилов (писатель, автор пьесы «Человек из Подольска», поставленной в «Театре.doc». — Прим. «Секета») написал новую пьесу «Свидетельские показания». 20 человек на сцене, из них только один — профессиональный актёр. И тот будет молчать. Такая народная читка — это тоже театр. Много таких вещей можно придумать.
— Чем это отличается от самодеятельности?
— Самодеятельность — это когда люди подражают профессиональным артистам. А здесь никто никому не подражает, ни под кого не подделывается. Обычный человек — это достойный внимания театральный объект, театральный эпизод.
— То есть аудитория театральных школ — это люди, которые хотят хотя бы раз в жизни попасть на профессиональную сцену?
— Есть и другая категория. Мы с [режиссёром Мариной] Разбежкиной (у Угарова и Разбежкиной был совместный проект — Школа документального кино и театра. — Прим. «Секрета») в ужасе от людей, которые всё время учатся. ВГИК закончил, Высшие курсы режиссёрские закончил, съездил в американскую школу и вот пришёл к нам поступать. Вот это очень странно — такое экстенсивное развитие. У меня позиция, что надо бить в одну точку: вот выбрал, сказал себе «да» — и бей.
«Театр.doc» объявил сбор средств на похороны.
Главные новости и лучшие лонгриды «Секрета» — в нашем Telegram-канале . Подписывайтесь!
Фотография на обложке: Александра Краснова / ТАСС